Проза и поэзия
Проблема насилия в XVIII веке
Христианизация чувашей в XVIII веке отражается во многих произведениях чувашских писателей и поэтов. Марфа Трубина, чувашская детская писательница, тоже не исключение. Автобиографическая повесть «Детство» была написана в 1934 году. В ней описываются многие моменты из жизни чувашских крестьян.
«Поп выждал, пока стихнут голоса, и произнес как приговор:
— Нынче день Симеона, святого столпника, а мать его звали Марфой. Мальчишек всех окрестим Семенами, девчонок — Марфами. Вот так».
— Нынче день Симеона, святого столпника, а мать его звали Марфой. Мальчишек всех окрестим Семенами, девчонок — Марфами. Вот так».
Марфа Трубина росла в бедной крестьянской семье, в девятилетнем возрасте лишилась отца. Девочка с ранних лет испытала все трудности крепостной жизни. Свои детские воспоминания она изложила в автобиографической повести, которая состоит из маленьких рассказов.
В одном из таких рассказов Трубина описывает свое крещение.
В это время чуваши уже стали христианами, и поэтому их крестил русский поп. Маленькую Марфу крестила ее бабушка. Но она и ее муж не часто посещали церковь, поэтому русский поп сразу отчитал ее за это. Бабушка Марфы хотела назвать дочь Марией. Как и другие матери, она сообщила об этом попу. Но оказалось,что у священника были свои планы.
В одном из таких рассказов Трубина описывает свое крещение.
В это время чуваши уже стали христианами, и поэтому их крестил русский поп. Маленькую Марфу крестила ее бабушка. Но она и ее муж не часто посещали церковь, поэтому русский поп сразу отчитал ее за это. Бабушка Марфы хотела назвать дочь Марией. Как и другие матери, она сообщила об этом попу. Но оказалось,что у священника были свои планы.
Никому не хотелось называть детей этими именами. Женщины начали говорить, что у них в деревне жила одна Марфа, которая пропила всю свою жизнь. Все боялись, что их дети пойдут по ее дороге или их засмеют. Но поп был непреклонен.
Одна из женщин поклонилась в пояс священнику и попросила не называть детей Семенами, потому что у нее была двойня, где оба мальчики. Тем более у нее уже был старший сын, которого звали Семен. Она хотела назвать одного Григорием, а другого — Петром.
«Поп отозвал женщину в сторонку.
— Неси три десятка яиц, будут тогда Петр и Григорий».
Одна из женщин поклонилась в пояс священнику и попросила не называть детей Семенами, потому что у нее была двойня, где оба мальчики. Тем более у нее уже был старший сын, которого звали Семен. Она хотела назвать одного Григорием, а другого — Петром.
«Поп отозвал женщину в сторонку.
— Неси три десятка яиц, будут тогда Петр и Григорий».
Но, как оказалось, у этой женщины совсем не было яиц. Всех кур хорек перетаскал, двор-то без крыши… «Ну, конечно, крестьянам не хватало еды, потому что основное население жило очень бедно. А на другое поп не соглашался.
Женщина по имени Плаги попросила назвать сына Леонидом, как завещал ей ее муж. На что священник сначала просто рассмеялся, а затем яростно крикнул: "Чего захотели, киреметники! Да неужто на слепого чувашина, что всю жизнь коптит в курной избе, доброе имя тратить? Семеном окрещу твоего сына!»
Женщина по имени Плаги попросила назвать сына Леонидом, как завещал ей ее муж. На что священник сначала просто рассмеялся, а затем яростно крикнул: "Чего захотели, киреметники! Да неужто на слепого чувашина, что всю жизнь коптит в курной избе, доброе имя тратить? Семеном окрещу твоего сына!»
Видя все это, бабушка Марфы промолчала и смирилась с выбором священника. Разгневанный поп все еще кричал на женщин: «Бога не боитесь, язычники! Не говеете, святую землю поганите своими грешными делами! А туда же — Леонидом окрести!..» Русский поп сдержал свое слово. Всех мальчишек он окрестил Семенами, а девочек — Марфами».
Сложно представить, что в конце 19 века ситуация в чувашских деревнях оставалась такой же неоднозначной. Чуваши добровольно ходили креститься, но не придавали этому особого значения. Все потому, что они не понимали православную веру, для них она была чуждой. Людей, которые всю свою осознанную жизнь поклонялись Киреметю, заставили ходить в русскую церковь и молиться чужому для них Богу.
Ситуацию усугубляли священники, которым не хватало чуточку понимания. Некоторые из них принимали крестьян за "низший сорт". Однако постепенно, когда открывались школы, где изучали элементы христианского культа, чуваши приобщались к православной вере.
Сложно представить, что в конце 19 века ситуация в чувашских деревнях оставалась такой же неоднозначной. Чуваши добровольно ходили креститься, но не придавали этому особого значения. Все потому, что они не понимали православную веру, для них она была чуждой. Людей, которые всю свою осознанную жизнь поклонялись Киреметю, заставили ходить в русскую церковь и молиться чужому для них Богу.
Ситуацию усугубляли священники, которым не хватало чуточку понимания. Некоторые из них принимали крестьян за "низший сорт". Однако постепенно, когда открывались школы, где изучали элементы христианского культа, чуваши приобщались к православной вере.
Марфа Трубина
Фрагмент «Окрестили» из повести Трубиной.
«...В первое же воскресенье бабушка вызвалась окрестить внучку. Чтобы не вводить в лишние расходы дочь, крестной матерью решила стать сама. Завернув внучку в белое покрывальце и прикрыв сверху полой своего сохмана, она отправилась в церковь. С нею вместе пошла и соседка Плаги, она в один день с Праски родила сына.
Когда они подошли к церковной ограде, народ уже выходил из ворот: молебен окончился. В сторонке, у входа, сидели родители, пожелавшие окрестить в этот день своих детей. Низкорослый, толстый, похожий на кочан капусты поп переписывал фамилии и имена родителей. Вот очередь дошла до матери Праски. Едва она назвала имя зятя, как поп уставил на нее свои бесцветные ледяные глаза.
— Митрий Ларионов не почитает святой храм, в церковь не ходит. И жена его не чтит господних правил — на пасху недодала три яйца. У меня все записано.
Старушка беспомощно заозиралась по сторонам.
— Кто там у тебя — сын, дочь? — недовольным голосом спросил поп.
— Дочка, Марией хотим назвать, — поспешно ответила старушка.
Остальные тоже робко заговорили:
— А моего бы Мигулаем назвать...
— Я свою Татюк хотела бы...
— Мне наказывали Иваном...
Поп выждал, пока стихнут голоса, и произнес как приговор:
— Нынче день Симеона, святого столпника, а мать его звали Марфой. Мальчишек всех окрестим Семенами, девчонок — Марфами. Вот так.
— Уж больно не хочется мне свою дочку Марфой называть,— сказала одна из женщин.
— Это почему же?— холодно спросил поп.
— Недоброе это имя. У нас в деревне, сказывают, жил когда-то лихой человек, по фамилии Ракчей. Так у него была дочь Марфа, да такая злая, некрасивая, не приведи господь. А еще одна Марфа у нас в деревне есть, так она, говорят, связалась с конокрадами, водку пила, да так и загинула где-то... Потому и не хочется мне имя это своей дочке давать. Засмеют, да и боязно: а вдруг и она по их дорожке пойдет? Вот Анной бы славно назвать...
— Другого имени на нынешний день нет. Сказал же: сыновья—Семены, дочери—Марфы, — еще тверже произнес поп и скривил губы в самодовольной ухмылке.
Но тут ему в пояс поклонилась другая женщина.
— Батюшка, у меня двойня, оба сына. Неужто обоих Семенами окрестишь? А у меня ведь и старшенького Семеном зовут. Да разве ж можно, чтоб три сына и все три Семена были?
Поп молчал. Женщина продолжала умолять:
— Батюшка, назови одного Григорием, а другого — Петром. Христом-богом прошу...
Поп отозвал женщину в сторонку.
— Неси три десятка яиц, будут тогда Петр и Григорий.
— Да нет ведь, батюшка, ни яичка. Всех кур хорек перетаскал, двор-то без крыши… Батюшка, не гневи бога, не крести детей Семенами! — со слезами кинулась попу в ноги женщина.
Поп, не глядя на нее, сопел над требником.
Утирая красные воспаленные глаза кончиком сурбана, к попу подошла Плаги.
— Батюшка, сделай милость, запиши моего Леонидом, отец, так наказывал.
Поп, оторвавшись от бумаг, удивленно взглянул на Плаги...
— Это где ж ты такое имя выискала?
Плаги, часто-часто моргая, начала объяснять:
— Мой муж Афанасий матросом на пароме служит. С ним там русский один напарником. Так у него сына, сказывает, Леонидом зовут. Вот он и хотел, ежели сын родится, Леонидом назвать...
— Ха-ха-ха! — заржал во весь беззубый рот поп. — Чего захотели, киреметники! Да неужто на слепого чувашина, что всю жизнь коптит в курной избе, доброе имя тратить? Семеном окрещу твоего сына! — взревел он, внезапно перестав смеяться.
Плаги в страхе и смятении попятилась назад, затерялась среди людей.
Видя все это, мать Праски уже не решилась вторично заявлять о своем желании назвать внучку Марией.
А поп разошелся вовсю:
— Бога не боитесь, язычники! Не говеете, святую землю поганите своими грешными делами! А туда же — Леонидом окрести!..
И сделал так, как и сказал: всех мальчиков записал Семенами, всех девочек — Марфами. Мать троих Семенов вышла из церкви, обливаясь слезами. Остальные тоже шли подавленные, недовольные именами, отпущенными на долю их детей свирепым служителем бога.
Все это происходило в 1888 году в деревне Большие Куснары…»
«...В первое же воскресенье бабушка вызвалась окрестить внучку. Чтобы не вводить в лишние расходы дочь, крестной матерью решила стать сама. Завернув внучку в белое покрывальце и прикрыв сверху полой своего сохмана, она отправилась в церковь. С нею вместе пошла и соседка Плаги, она в один день с Праски родила сына.
Когда они подошли к церковной ограде, народ уже выходил из ворот: молебен окончился. В сторонке, у входа, сидели родители, пожелавшие окрестить в этот день своих детей. Низкорослый, толстый, похожий на кочан капусты поп переписывал фамилии и имена родителей. Вот очередь дошла до матери Праски. Едва она назвала имя зятя, как поп уставил на нее свои бесцветные ледяные глаза.
— Митрий Ларионов не почитает святой храм, в церковь не ходит. И жена его не чтит господних правил — на пасху недодала три яйца. У меня все записано.
Старушка беспомощно заозиралась по сторонам.
— Кто там у тебя — сын, дочь? — недовольным голосом спросил поп.
— Дочка, Марией хотим назвать, — поспешно ответила старушка.
Остальные тоже робко заговорили:
— А моего бы Мигулаем назвать...
— Я свою Татюк хотела бы...
— Мне наказывали Иваном...
Поп выждал, пока стихнут голоса, и произнес как приговор:
— Нынче день Симеона, святого столпника, а мать его звали Марфой. Мальчишек всех окрестим Семенами, девчонок — Марфами. Вот так.
— Уж больно не хочется мне свою дочку Марфой называть,— сказала одна из женщин.
— Это почему же?— холодно спросил поп.
— Недоброе это имя. У нас в деревне, сказывают, жил когда-то лихой человек, по фамилии Ракчей. Так у него была дочь Марфа, да такая злая, некрасивая, не приведи господь. А еще одна Марфа у нас в деревне есть, так она, говорят, связалась с конокрадами, водку пила, да так и загинула где-то... Потому и не хочется мне имя это своей дочке давать. Засмеют, да и боязно: а вдруг и она по их дорожке пойдет? Вот Анной бы славно назвать...
— Другого имени на нынешний день нет. Сказал же: сыновья—Семены, дочери—Марфы, — еще тверже произнес поп и скривил губы в самодовольной ухмылке.
Но тут ему в пояс поклонилась другая женщина.
— Батюшка, у меня двойня, оба сына. Неужто обоих Семенами окрестишь? А у меня ведь и старшенького Семеном зовут. Да разве ж можно, чтоб три сына и все три Семена были?
Поп молчал. Женщина продолжала умолять:
— Батюшка, назови одного Григорием, а другого — Петром. Христом-богом прошу...
Поп отозвал женщину в сторонку.
— Неси три десятка яиц, будут тогда Петр и Григорий.
— Да нет ведь, батюшка, ни яичка. Всех кур хорек перетаскал, двор-то без крыши… Батюшка, не гневи бога, не крести детей Семенами! — со слезами кинулась попу в ноги женщина.
Поп, не глядя на нее, сопел над требником.
Утирая красные воспаленные глаза кончиком сурбана, к попу подошла Плаги.
— Батюшка, сделай милость, запиши моего Леонидом, отец, так наказывал.
Поп, оторвавшись от бумаг, удивленно взглянул на Плаги...
— Это где ж ты такое имя выискала?
Плаги, часто-часто моргая, начала объяснять:
— Мой муж Афанасий матросом на пароме служит. С ним там русский один напарником. Так у него сына, сказывает, Леонидом зовут. Вот он и хотел, ежели сын родится, Леонидом назвать...
— Ха-ха-ха! — заржал во весь беззубый рот поп. — Чего захотели, киреметники! Да неужто на слепого чувашина, что всю жизнь коптит в курной избе, доброе имя тратить? Семеном окрещу твоего сына! — взревел он, внезапно перестав смеяться.
Плаги в страхе и смятении попятилась назад, затерялась среди людей.
Видя все это, мать Праски уже не решилась вторично заявлять о своем желании назвать внучку Марией.
А поп разошелся вовсю:
— Бога не боитесь, язычники! Не говеете, святую землю поганите своими грешными делами! А туда же — Леонидом окрести!..
И сделал так, как и сказал: всех мальчиков записал Семенами, всех девочек — Марфами. Мать троих Семенов вышла из церкви, обливаясь слезами. Остальные тоже шли подавленные, недовольные именами, отпущенными на долю их детей свирепым служителем бога.
Все это происходило в 1888 году в деревне Большие Куснары…»
Автор: Ираида Якимова
